Заключила трудовой договор с лагерем. Заняло в два раза больше времени, чем я планировала.

Меня не берут в языковой лагерь, но берут в оздоровительный. Ставят на мой любимый возраст – 8-9 лет. Год назад я бы этому обрадовалась, но сейчас мне кажется, что пора начинать работать с ребятами постарше, лет 11-13: всё-таки это среднее звено, мне и в школе с ними работать. Но если мир считает, что я ещё не готова к раннему подростковому возрасту, так тому и быть.

В вагоне метро пахнет апельсиновым фрутмотивом, и уже ясно, чего мне сейчас хочется, да? Маленькую бутылочку такого, и чтобы из холодильника, чтобы зубы сводило. Там, наверху, над бетоном и сталью, сейчас +10, сквозь асфальт упрямо лезет мать-и-мачеха – я видела цветок сегодня у мальчика в поликлинике. Ему лет 7, его зовут Тёма. У него тёмно-русые волосы, сосредоточенный взгляд карих глаз, красивая молодая мама и капризная сестра Саша – девчушка лет пяти с копной льняных волос и кривящимся подбородком.

So beautiful kids, how does it work

Третий день только и делаю, что лечусь. В прошлом семестре бегала в поликлинику раз в неделю, по вторникам, пользуясь пробелом в расписании. Теперь я, видимо, сама себе деканат. Весёлая будет сессия этим летом. Впрочем, когда она такой не была?

Невролог в платной клинике поставила астено-невротический синдром. Давно об этом догадывалась. Теперь и документальное подтверждение есть.

Забавнее всего, что в этот раз он свалился на меня до того, как мне его озвучили. Значит, не проекция. Я ведь не знала, что в него входит апатия.

На меня ещё в понедельник вечером свалилось ощущение «ничего не хочу». Мне стало страшно, и я легла спать. И очень боялась не проснуться, хотя просила соседок не будить меня утром.

И хотя я всё-таки проснулась от шороха, когда они собирались, я так обрадовалась, что живу. И весь день радовалась.

Виделись с Сычом. Рекордно короткая встреча, полтора часа. Говорили о моих прошлых отношениях. Меня всё ещё трясёт от воспоминаний о К. И от всех других, кроме как о.

Вечером, в половине одиннадцатого меня снова накрыло. Какая-то страшная, чёрная тоска, очень тяжёлая. Долго не приходила М., и я вдруг подумала, что во всём мире есть только два человека, с которыми я могу поговорить по душам – и ни одного из них сейчас нет рядом.

Я не помню у себя таких обострений, чтобы плакать хотелось решительно от всего. Помню подобные состояния, но тогда я не рассматривала их, как проявления асн.

М. говорила, что я упиваюсь своим состоянием, когда должна с ним бороться, а я лежала и плакала. И в целом от тоски, и от непонимания с её стороны. Я сама не хочу проваливаться в это. Я боюсь апатии. Фишка, наверное, в том, чтобы перестать бояться – и тогда победить.

Сегодня с утра лучше. Давление стабильно повышенное сразу после сна, и я долго не могла проснуться. Возможно, это из-за новых таблеток. Может, само по себе.

Снова взялась за планирование. Расписан почти весь лист блокнота. Я сделала ЭЭГ и флюшку. За второй пришлось ехать на другую станцию метро. Хорошо хоть идти недалеко.

В окрестностях много фастфуда. На расстоянии 500 метров друг от друга – БК, мак, Му-му и Крошка-картошка. Мне почему-то захотелось именно картошки. Взяла с собой, сидела на детской площадке, ела и чувствовала себя счастливой.

Настали тёплые дни, небо над городом такое синее, что глаза режет. На деревьях набухают почки, горят янтарём в солнечном свете. Улицы и дома похожи на книжку с картинками. Я смотрю, и мне больно от красоты.

Вчера я сидела на лавочке возле дома родственников, ждала, когда они выйдут и мы поедем в поликлинику. Было синее небо, солнечные лучи заливали меня светом, ветер ерошил ветки и поднимал пыль. И такая тишина – разве что самолёт пророкотал в небе, и птицы звенели. Я смотрела, слушала, дышала и думала, что за секунду до взрыва будет именно так: ослепительно хорошо.

А ещё я всё чаще вижу детей. Лет трёх-восьми, с родителями и одних. Сегодня в поликлинике были Тёма и Саша, очень разные и очень красивые. Потом по серой ветке ехала девочка-второклашка, воспитанная и очень милая. Они такие славные, что мне хочется плакать. Снова.